Вышел из каторжной тюрьмы в тюремной одежде ранней весной. Шел, озираясь, по лесу, а весеннее солнце ласково грело, снег почти стаял, но в сиверах еще лежали сугробы снега, из под них текли ручейки воды, расцвели багульник и лиственница, воздух наполнялся сладким ароматом, вызывали бодрость и желание жить и трудиться на этой прекрасной земле. Еще в тюрьме Иван слышал, что не далеко от леса есть широкая падь, по которой течет речка Борзя, на берегу речки небольшая деревня, десятка два домов и церковь. На нее Иван и вышел. Идя по деревне он видел, что избы у переселенцев бревенчатые, высокие и добротные, да и достаток в в дворах уже был, лошади , скот и амбары с хлебом. Думал Иван, ведь и он может так жить. Хотя бы наняться сначала в батраки к какому-нибудь крестьянину, но не так это было просто. Он был среднего роста, коренастый, русые волосы слегка вились, были подстрижены под кружок. Голубые открытые глаза ласково смотрели вперед, славянские черты лица выступали из- под светлой курчавой бороды. На нем была еще тюремная одежда, которая стесняла его и вредно действовала на местных жителей. Идя по деревне (?) , Иван решил, зайти в одну избу к крестьянину, чтобы попроситься к нему на работу. Хозяин и хозяйка были дома, смотрели на него с испугом и настороженностью, но когда Иван сказал, что хотел бы наняться в батраки, хозяин с удивлением сказал:
— Начальство запрещает держать в доме арестантов, а вот накормим и еду тебе дадим — и иди, дорогой человек, дальше.
~ Я уже не арестант,- говорит Иван,- я уже освобожден, у меня есть грамота об освобождении.
— Мы читать грамоты не умеем,- отвечает хозяин,- а вот кушай и иди дальше!
Не мог понять Иван, кого они боятся, видимо моей арестантской одежды и боятся нас, поел и пошел дальше. Шел Иван по улице дальше и рассуждал сам с собой: как же ему быть? что делать? Говорят ночью даже в избу не пускают, а молоко и хлеб выставляют на полке у окна, боятся арестантов, которых много по ночам проходят через деревню, беглых из тюрем. «Но ведь я уже не арестант,- думал Иван,- я уже освобожден, отбыл срок наказания,но как доказать это им? Читать грамоту они не умеют, а словам моим не верят!» Пока, еще день, Иван решил зайти в избу, может хозяин примет на работу. Но и тут прием был такой же. Хозяин говорит:
— Дорогой человек, тебя мы накормим, напоим, но ты иди дальше своей дорогой,
— Я освобожден, у меня есть документы, — показал Иван документы,- мне разрешают здесь жить!
— Я читать не умею, — говорит хозяин, — а вот что тебе посоветую: зайди к нашему старосте поселка, только он у нас один грамотный, может читать и тебе помочь.
Иван, торопясь, пошел к старосте, пока еще светло, а то в избу не пустят. Нашел, где живет староста. У него был деревянный большой пятистенный дом, двор хорошо огорожен слежником, вероятно, самый лучшим в поселке. У старосты была большая семья: несколько взрослых сыновей, двое уже были женатыми, но жили еще в одной семье. Когда Иван зашел в избу, он увидел двух детей и двух молодых баб — все перепугались, дети прижались к материнским широким юбкам, прятались, Иван сказал:
— Mнe надо старосту,- одна молодуха показала на дверь справа и сказала:
— Он там, в горнице.
Иван открыл дверь и зашел. Это была просторная комната, в переднем углу много икон и горела лампадка. За простым деревянным не крашенным столом на скамье сидел седой мужчина с большой бородой, в черной длинной одежде. Был он похож на священника. На столе он перебирал или читал какие-то бумажки. Это был староста. Иван перекрестился на иконы, поздоровался и, не решаясь идти дальше, стоял у двери, держа в руках бумажку. Староста посмотрел на него с удивлением и сказал:
— Проходи, мужик, какое у тебя дело?- Иван подошел и подал старосте документы, сказал:
— Я освобожденный и хочу устроиться на работу,- староста стал читать, с трудом разбираясь в написанном, а некоторые слова не мог прочесть. Тут Иван взял и прочел их. Староста с удивлением посмотрел на Ива на и сказал:
— Во как! Да ты, паря, еще и грамотный!
— Да, в тюрьме меня один политический заключенный учитель научил читать и писать,- ответил Иван.
— Во, как!- опять повторил староста. Это у него была такая привычка. Закончив читать, староста немного помолчал, видимо обдумывая, как посту пить с этим человеком, а потом спросил:
— А ты, Иван, почему не хочешь вернуться домой к своим родным, а хочешь здесь остаться работать?
Иван говорит:
— Не хочу ехать на родину, кланяться там помещику и управляющему-немцу, который отнял у меня невесту, девку Машу, на ней я хотел жениться. Я хочу жить так же свободным, как живут здесь наши крестьяне.
— Во, как! — сказал староста. — Это хорошо, что хочешь жить и работать здесь, но не знаю, кто возьмет на работу арестанта, не знаю, как тебе помочь!?
— Да я же не арестант, я — свободный! — с обидой сказал Иван.
— Во, как, а одежда на тебе арестантская! — сказал староста.
Староста, конечно, знал про своих сельчан, кто нуждается в помощи, кто как живет и какая у него беда, о всех он заботился.
— Так пойдем, Иван к одному крестьянину — Котову, ведь сейчас надо хлеб сеять, а он обезножил, не может ходить. Кто ему спашет и посеет? Я поговорю с ним, чтобы он взял тебя в помощники,- так размышлял староста.
Котовы жили недалеко от старосты, у них была небольшая бревенчатая изба в одну комнату. В избе палати и русская печь, как у всех сибирских крестьян в ту пору. Встретили старосту старушка и молодая девка. Сам хозяин лежал на печи, прогревал свои больные ноги, как ему советовали местные лекари. Староста сказал:
— Как твои ноги? Могут ходить или нет? Ведь надо хлеб сеять, мужики уже начинают пахать, а если ты не можешь, то останешься без хлеба.
Захар сел на печи, свесил свои больные ноги. Он был весь растрепанный: на голове длинные склоченные волоса, большая с проседью борода, заспанные глаза часто моргали. Он с удивлением смотрел на старосту и Ивана. Ему было лет за шестьдесят, но с виду еще крепкий мужик. Если бы у него не болели ноги, то он мог бы работать как надо. С болью и досадой, каким-то плаксивым голосом он сказал:
— Болят мои проклятые, болят мои ноги, дорогой староста. Приковали меня, не могу ходить, уж какой из меня пахарь…
— Так вот, Захар, я привел к тебе помощника, парня. Возьми его к себе, он тебе спашет и посеет, а то когда твои ноги вылечатся, останешься без посева.
Захар внимательно посмотрел на Ивана и говорит:
— Да как же, староста можно брать- то арестанта в дом?
— Захар, не бойся этого. Этот парень освобожденный, он отбыл в заключении четыре года, у него есть документы, ему разрешают жить здесь. Захар молчал, размышляя, потом сказал:
— Да ведь ему, староста, надо платить, а я чем могу? — Тут вмешался в разговор Иван:
— Мне, хозяин, платы не надо, были бы харчи да одежда, а работать я умею!
Захар еще посмотрел внимательно на Ивана и говорит:
— Ну, тогда оставайся и работай, накормим тебя и оденем по-нашему, по-крестьянски.
— Во, как, — сказал староста.- Значит принимаешь парня, не бойся, он будет работать и никуда не денется, его документы пока будут у меня.
Еще староста поговорил кое о чем с Захаром, посоветовал скорее снять с Ивана арестантскую одежду, чтобы посторонние его не сторонились, попрощался, пожелал успеха и ушел. А Иван еще долго стоял у дверей, пока Захар еще его рассматривал, потом он говорит:
— А как тебя, паря, звать- то? Величать?
— Звать меня Иваном Ивановым Ушаковым!
— Ну вот, Иван, приступай к работе. Иди, бабка тебе покормит, дочка моя Дарья покажет, где наши пашни, семена, сбруя, соха, быки и лошади, и все другое. Она это знает.
Жена Захара была старушка суетливая, говорунья, невысокая ростом, но плотная, седоватая женщина. Ей то же было под шестьдесят лет. Усадила она Ивана за стол, поставила разные крестьянские кушания, угощала и сама все говорила и говорила:
— Вот мы и живем, Ванюша. Сейчас у нас уже все есть, скотина и лошади и другие животные. Хлеб есть в амбаре, можно жить, да вот беда — заболел хозяин, ноги не ходят, вот и сел, а мы что с девчонкой сделаем? Ведь вся наша работа в поле, надо ходить, да ходить. У нас еще были дети: сыновья и дочки, но в детстве умирали, не дал им Бог жизни, не могли мы их сохранить. Первые годы в переселении были трудными, кочевые, не было жилья, не хватало еды, особенно для детей. Не хватало и одежды, а здесь морозы, трудно было. Вот только и вырастили одну последнюю дочку, а ведь старшим то нашим сыновьям было бы теперь по тридцать лет. Теперь вот помощников в хозяйстве-то и нет. Ты уж, Ванюша, помоги нам, ведь в хозяйстве без мужской силы -то очень трудно. У нас Ванюша есть и своя банька, тебе надо помыться, да снять этот арестантский наряд. Даша вот истопит баню.
— Нет, мамаша,- сказал Иван,- и сам истоплю, была бы баня, ведь я париться люблю.
— Ну, тогда помоги Даше истопить, да и мы с хозяином помоемся, -сказала бабка. — Даша и Иван пошли топить баню. Иван наколол дров и растопил каменку. Баня была бревенчатая, топилась по-черному, печь была сложена из дикого камня, воду нагревали в бочке, раскаленными камнями, кидая их в воду. Иван носил воду в деревянных ведрах на коромысле из речки Борзя, которая протекала недалеко от бани.
Даше шел семнадцатый год, она была рослая, румяная, здоровая деревенская девушка с голубыми открытыми глазами. У нее были светло-русые волосы, заплетенные в длинную косу, а голова всегда покрыта белой косынкой. Ходила она в белой кофте с длинными рукавами и черной длинной широкой юбке и казалась намного старше своего возраста. Физически развитая, она знала всю крестьянскую работу, все время была помощницей отцу, всегда с ним, на всех полевых работах. Она умела жать серпом хлеб и косить косой траву, ездила верхом на лошадях не хуже деревенских парней. И по дому все умела делать: печь хлеб, вязать чулки, и шить одежду…
Бани в Сибири были у каждого хозяина. Иван истопил баню, нагрел много воды. Первыми начали мыться мужики. Захар с помощью Ивана пришел в баню, Иван помог ему мыться и парил его, похлестывая распаренным душистым веником, да и сам напарился вволю, смыл свою арестантскую нечисть, переоделся в чистую деревенскую одежду и почувствовал себя молодым и бодрым. Неузнаваемо он изменился в новой одежде, стал настоящим крестьянином. Когда Иван пришел в избу, хозяева сидели за столом и ужинали. Бабка и говорит:
— Вот, Ванюша, ты стал совсем другим, помолодел, повеселел, да и стал как наш деревенский парень в этой одежде.
— Благодарствую, мамаша, за баньку. Я так хорошо попарился, стало так легко!
— Что ты, что ты, Ванюша, — сказала бабка,- благодарить то не за что. Ведь ты ее сам протопил да мылся… Отдыхай сегодня, а завтра выезжайте в поле. Даша знает, где наши пашни.
В то время пашни были недалеко, за поскотиной, версты две от поселка. На работу уезжали рано утром, там «полдневали», кормили быков и лошадей, а поздно вечером возвращались домой, оставив на пашне соху, борону и весь инвентарь, только быков и лошадей выводили за поскотину кормиться на свежей траве.
Утром Иван и Даша собрались на работу, запрягли лошадей, взяли coxу и бороны и другой инвентарь, все, что нужно было для работы. Их позвала бабка в избу. В избе в переднем углу перед иконами горела лампадка и восковые свечи, Захар стоял, опершись на самодельные костыли, сказал:
— Дети, давайте помолимся Господу Богу перед началом нашей главной крестьянской работы, чтобы благополучно ее провести и получить хороший урожай. Все молились, а Захар читал молитвы, в конце сказал:
— Аминь!- и повернувшись к Ивану и Даше, благословил их крестным знаменем. — Теперь езжайте, работайте…
За ворота провожала их бабка и все крестила и напутствовала словами… У них было два быка и две рабочих лошади. Так Иван начал работать в крестьянском хозяйстве и во всем ему помогала Даша.
Весеннее солнце грело землю, появилась первая зелень, природа просыпалась от сна, было радостно на душе и весело работать Ивану и Даше. В этот год они хорошо обработали пашню и посеяли: ярицу, овес, немного гречихи. А дома в огороде посадили картошку, капусту и другие овощи. Год выдался урожайным, все крестьяне собрали много хлеба, то же Иван и Даша, и заготовили достаточно сена для скота. Успевали так же ездить в лес за грибами и ягодами, которых в здешних местах было очень много.
Иван и Даша, работая все время вместе, подружились и, им казалось, что они уже не смогут жить друг без друга. Даша полюбила Ивана, он тоже ответил ей своей любовью — и они решили пожениться. Осенью они об этом сказали своим родителям, что желают пожениться. Родители отнеслись к их заявлению с пониманием и дали им свое согласие на брак. Стали готовиться к свадьбе. На расходы по свадьбе нужны были деньги. Как только замерзли озера на льду, Иван и Даша стали молотить овес. Затем два воза овса по санной дороге, вместе с другими крестьянами, отвезли в город Нерчинск, там его продали и сделали к свадьбе покупки. Вернувшись домой под Новый год — сыграли свадьбу. В то время в деревнях крестьяне жили разумно: соблюдали церковные посты, молились, в рабочие дни крепко работали, в праздники отдыхали и веселились. Свадьбы отмечали торжественно, соблюдали старинные русские обычаи и обряды, принесенные в далекую Сибирь из России. На свадьбах гуляли по несколько дней почти всей деревней.(Расстояние от Кутомары до деревни Онон-Борзя по прямой более 100 км, поэтому путь Ивана был вряд ли таким быстрым и прямым?. Л.У.)
Так обосновался в деревне Онон-Борзя Читинской губерни крестьянин ИВАН ИВАНОВИЧ УШАКОВ, по прозванию «Корешок».